Без двадцати шесть, после почти бессонной ночи (мдя, спал часа полтора) Райме аккуратно вытащил себя за шкирку из тёплой постели и транспортировал на кухню. Там огромным волевым усилием он заставил себя НЕ пить кофе (памятуя весёлое утречко двое суток назад). Пока одевался, чуть не уснул. Тяжеленные стилы шнуровал, матерясь сквозь стиснутые зубы. Из дому выполз, как обычно, задолго до рассвета (и минус десять на улице). А когда мне хреново, я мёрзну. Поэтому лучше не вспоминать, как я пытался закурить сигарету, держа её в задубевших пальцах (перчатки, естессно, остались дома, им на первую пару, видать, не надо). Редкие особи человеческой породы, встречавшиеся по дороге, наверно, пугались. Ещё бы, с утра увидеть такое мрачное-никакое-в-длинном-чёрном-плаще-с-капюшоном...
И вот когда Райме после всех этих мучений дополз в универ на третий этаж и с усилием поднял глаза на расписание - ОКАЗАЛОСЬ, ЧТО ПЕРВОЙ (и единственной) ПАРЫ НЕТ... Райме выругался-таки матом (вполголоса), выполз на улицу и зачем-то пошёл в парк, где минут двадцать сидел на лавочке инервно курил. Приполз домой, башка как телевизор, спать не хочется.
И вот когда Райме после всех этих мучений дополз в универ на третий этаж и с усилием поднял глаза на расписание - ОКАЗАЛОСЬ, ЧТО ПЕРВОЙ (и единственной) ПАРЫ НЕТ... Райме выругался-таки матом (вполголоса), выполз на улицу и зачем-то пошёл в парк, где минут двадцать сидел на лавочке и